о работе первичной организации РОИА в
Государственном архиве Российской Федерации
в 2017 году
13 ноября. Работа исследователя-историка - сродни труду следователя. Приходится строить и отвергать различные версии, обращаться к разным архивным документам, анализировать содержащиеся в них сведения, идти по следам, казалось бы, совсем незначительных фактов, возвращаться назад, и вновь искать, пока в калейдоскопе событий, дат и имен, не проявится искомый результат... Именно о таком поиске, связанном с именем русского художника Михаила Вербова и судьбой его картин шла речь на встрече ассоциированного научного сотрудника Санкт-Петербургского Института истории РАН Михаила Толстого с архивистами ГА РФ.
Многие годы Михаил Никитич Толстой, один из потомков знаменитого писателя Алексея Николаевича Толстого, занимается историей русской эмиграции ХХ века, судьбами многих видных деятелей отечественной культуры, по разным обстоятельствам оказавшихся за границей.
Таким, в частности, был и Михаил Александрович Вербов, ученик Ильи Ефимовича Репина. Покинувший родину в 1924 году, он уже в первые месяцы за рубежом, по его собственному признанию, усвоил, что «карьера художника и его успех обусловлены теперь чем угодно, только не талантом автора», а «связями, знакомствами в среде маршанов». Обладавший помимо таланта еще и предприимчивостью, напористым и целеустремленным характером, он не разделил участь многих эмигрантов, в полной мере испивших на чужбине чашу невзгод. Одаренный рисовальщик, мастер высокой русской реалистической школы, Вербов не знал недостатка в заказчиках. Сначала во Франции, а затем в США, где накануне Второй мировой войны он получил гражданство, его называли «портретистом королей и президентов».
Его моделями, кроме европейских монарших особ, американских сенаторов и других видных государственных деятелей, были также выдающиеся представители русской и мировой культуры. Он автор живописных и графических портретов М.А. Алданова, Ф.И. Шаляпина, А.Т. Гречанинова, С.А. Кусевицкого, К.А. Коровина, С.Ю. Жуковского, Э.Г. Гилельса, Н. Гедды, Л.В. Собинова, А.Ф. Керенского, А. Моруа, Э. Вуйара, И. Бергмана, патриаха Афиногена и многих других.
Его работы представлены в музее Метрополитен в Нью-Йорке, Национальной галерее искусств в Вашингтоне, музее Прадо в Мадриде, Государственной Третьяковской галерее, в московских музеях Малого и Большого театров. Он был вице-президентом Лиги профессиональных художников Америки, членом Академии искусств и наук в Риме, преподавал живопись в Колумбийском университете.
Михаил Вербов, хоть и не занимался политикой, но всегда живо интересовался процессами, происходящими на исторической родине. В 70-х годах он трижды посещал Советский Союз, в том числе и родной Ташкент, где в послереволюционные годы был первым директором только что созданного там музея искусств. Его мастерская в Нью-Йорке была своего рода оазисом русской культуры, здесь он устраивал «open house» (открытый дом), где собирались художники, актеры, музыканты, дипломаты, журналисты. О нем отзывались как о «милейшем и обаятельнейшем человеке».
Художник ушел из жизни в апреле 1996 года, всего за несколько месяцев до своего столетнего юбилея. Похоронен на русском кладбище в Ново-Дивеево близ Нью-Йорка.
Слишком увлеченный искусством Михаил Александрович никогда не был женат, не имел детей. Долгое время считалось, что он не оставил завещания и все его художественные работы, хранившиеся в квартире и мастерской, разошлись неизвестно куда.
Вместе с исследователями по Музею-архиву русской культуры в Сан-Франциско Ивом Франкьеном и Сергеем Рогозиным Михаил Толстой занимался судьбой картин Михаила Вербова. Архивистам ГА РФ, как профессионалам, также занимающимся историей русской эмиграции, конечно, было очень интересно узнать, как проходил процесс поиска документов, друзей художника и людей, обладавших хоть каким-то знанием о Вербове и его жизни в последние годы.
Усомнившись в отсутствии завещания, Толстой и его коллеги решили попытаться разыскать последнюю волю художника. И в нью-йоркском архиве судебных дел они нашли документ, касающийся попытки приемной дочери сестры Вербова оспорить завещание, по которому наследство доставалось его дальним родственникам. Однако таким образом прояснилась только некоторая часть судьбы многочисленных работ мастера. Поэтому поиск продолжился и новой его отправной точкой стало захоронение, обнаруженное рядом с могилой Вербова на Ново-Дивеевском кладбище. Это было место упокоения Софьи Александровны Кнатц, друга художника, с которой Михаил Александрович был очень близок. Еще одна зацепка появилась в виде трех малозаметных птичек, сделанных в обнаруженном в Музее-архиве русской культуры принадлежавшем Вербову каталоге его персональной выставки, - против трех фамилий, указывающих на портреты неких Мичуриной, Красиковой и Хатчисон.
Далее по справочникам и архивам началось долгое и рутинное изучение документов, касающихся натурализации в США этих людей: как и откуда они подавали соответствующие прошения, кто давал им необходимые рекомендации, как правдами и неправдами попали они в Америку, как у женщин в связи с замужеством изменялись фамилии. Дополнительный свет пролила и заметка, посвященная Вербову, в русской эмигрантской газете, издающейся в Техасе. Анализ всех многочисленных материалов позволил напасть на следы нескольких неопубликованных портретов, созданных художником в 1960 - 1970-е годы. Оказалось, что Вербов дружил с семьей русских эмигрантов, попавших в США в послевоенное время. В конечном счете была воссоздана история их приключений с переездом в Штаты, были установлены родственные связи всех четырех наших героинь и, главное, прояснилась судьба ранее неизвестных семи женских портретов руки мастера.
Рассказанное Михаилом Толстым о Михаиле Вербове, безусловно, дополнит сведения специалистов ГА РФ о соотечественниках - эмигрантах первой волны, внесших вклад в дело сохранения и пропаганды русской национальной культуры.
1 ноября сотрудники ГА РФ были гостями Российского государственного военно-исторического архива (РГВИА) - крупнейшего и старейшего в России хранилища военно-исторических документов.
Архив размещается в одном из известных российских памятников архитектуры ХVII - ХIX веков -Дворце Петра I на Яузе, известном также как Лефортовский дворец. Они - архив и дворец - более 150 лет связаны общей судьбой: с 1865 года архивные документы, отражающие славную историю вооруженных сил Российской империи, хранятся в стенах этого дворца. Сложилось так, что практически до 50-х годов ХХ века мало что было известно о петровской архитектуре здания, не говоря уже о его интерьерах. Только с 1946 года историки и реставраторы начали вести непосредственное изучение дворца и прилегающей к нему территории. В настоящее время эти работы продолжаются, а сотрудники РГВИА стараются в полной мере сохранять и поддерживать постепенно восстанавливающийся облик замечательного творения русских зодчих.
Архивисты РГВИА обстоятельно рассказали коллегам из ГА РФ о богатейшем собрании архива. Его документы содержат информацию обо всех вооруженных конфликтах, в которых участвовала императорская Россия за более чем двухсотлетний период своего существования. В помещениях площадью более 10 тыс. кв. метров установлены стеллажи протяженностью около 38 тыс. погонных метров, на которых хранится почти 3,5 млн дел, входящих в состав Архивного фонда Российской Федерации, а также более 60 тыс. единиц хранения печатного фонда, основу которого составляют редчайшие издания Военного ведомства Российской империи. Архивные документы составляют почти 13 тыс. фондов, в числе которых 76 тематических коллекций Военно-ученого архива и 15 коллекций документов, сформированных по номинальному признаку (списки по старшинству, послужные списки и другие). Они дают полную и яркую картину развития военного искусства и военно-технической мысли в России, состояния ее вооруженных сил, характеризуют деятельность выдающихся государственных лиц, полководцев, военачальников, представителей отечественной науки и культуры. Наряду с документами о жизни и боевой работе русской армии, в фондах архива хранятся богатейшие материалы по истории и этнографии народов России, ее экономике, внутренней и внешней политике. Мало найдется тем - военных и невоенных - по истории нашей страны за период XVIII - начала XX веков, по которым исследователь не нашел бы источников в РГВИА.
Не меньший интерес представляют коллекции по истории иностранных армий и государств. Они сформированы из документов, собранных Военно-ученым комитетом и русскими военно-дипломатическими представителями за рубежом.
Сотрудников ГА РФ особо интересовали вопросы, касающиеся хранения уникальных исторических материалов, их собирания и учета, работы с исследователями, реставрации документов, организации выставок, публикации ранее неизвестных и не находившихся в научном обороте документов, внедрения новых технологий архивного дела. Эта работа, требующая огромных усилий из-за особенностей и возраста здания, проводится по многим направлениям. Реставрируется сам дворец, ремонтируются помещения архивохранилищ. Устанавливаются удобные для работы и отвечающие требованиям пожарной безопасности двухъярусные металлические стеллажи взамен деревянных, имевших высоту до 4,5 метра и прослуживших уже почти сто лет. Введена в действие современная охранно-пожарная сигнализация. Осуществляется поэтапная замена устаревших инженерно-технических систем.
Знакомство коллег с крупнейшим собранием военно-исторических документов в очередной раз подтвердили высокий профессионализм специалистов РГВИА, их преданность избранному делу, стремление широко популяризировать ратную историю Отечества, готовность поделиться имеющимся опытом, их безусловный авторитет и уважение в профессиональном сообществе.
18 - 20 августа. Очередное прикосновение архивистов к памятникам культуры Отечества произошло во время экскурсии по историческим городам и местам Ленинградской области. Выборг, Монрепо, Кронштадт, Ораниенбаум, Павловск и в завершение - Санкт-Петербург. Каждый из них - живое напоминание о славной истории Отечества и людях, творивших ее, навеки воплотивших в форпостах, дворцах и парках Северо-Запада величие и подвиг предыдущих поколений.
Впечатляют средневековый Выборгский замок и башня Святого Олафа, с которой открывается прекрасный вид на город, залив и Анненские укрепления. Кое-кто с башни разглядел и Финляндию, поскольку город находится совсем недалеко от границы.
Не менее живописны на острове Твердыш бастионы и земляные валы, куртины и рвы, созданные в период правления Анны Иоанновны, по имени которой они и были названы укрепления для защиты Выборга от шведских войск. Когда-то они, имевшие форму короны, также назывались Крон-Санкт-Анной, Анненкроном и крепостью Святой Анны. Возведение крепости началось в 1731 году по проекту генерала Кулона. После его смерти строительство возглавил фельдмаршал Христофор Миних, а позже в строительстве принимал участие русский военный инженер Абрам Ганнибал, прадед Александра Пушкина. За свою историю цитадель Анненкрон практически не перестраивалась и сохранилась до наших дней без изменений. По иронии судьбы Анненские укрепления, хотя и поддерживались в боеспособном состоянии, так ни разу и не приняли участия в боевых действиях.
Там же, на острове Твердыш, в северной части находится музей-заповедник Парк Монрепо - скальный пейзажный парк редкой красоты. Расположен он на землях бывшего частного поместья, владельцами которого на протяжении 150 лет были бароны Николаи, служившие России на поприще просвещения и дипломатии. Романтичные ландшафты парка были удостоены внимания особ королевских и императорских фамилий России, Пруссии, Швеции, видных деятелей искусства и науки, а также множества туристов с XIX века и поныне. Особо изумительны пейзажи парка на исходе лета.
Город воинской славы России, названный Петром «коронным городом», - Кронштадт. Заложенная в1723 году на острове Котлин крепость по сей день остается главной военно-морской базой Балтийского флота, символом ратной истории Отечества, стойкости и мужества русских моряков. В Кронштадте сохранился целый ряд исторических построек XVIII - XIX веков: Итальянский дворец, «губернские» дома, комплекс адмиралтейства, стены и казармы крепости, чугунная мостовая. Однако наибольшее впечатление оставляет Морской Никольский собор, построенный в 1902 - 1913 годах, самый крупный из морских соборов Российской империи. Он считается главным храмом Военно-морского флота России и центром Военного благочиннического округа Санкт-Петербургской епархии.
Собор был задуман как храм-памятник всем когда-либо погибшим морякам. Внутри него расположены черные и белые мраморные доски. Черные - с именами офицеров морского ведомства, погибших в боях и при исполнении своего служебного долга. На белых, расположенных в алтаре, запечатлены имена священнослужителей, служивших на военно-морских судах и погибших в море.
У Морского собора трудная судьба. Службы здесь проводились до 1927 года. Потом после закрытия он был переоборудован в кинотеатр. С куполов сняли позолоту, демонтировали иконостас и мраморные памятные доски поминовения погибших моряков и священнослужителей, замазали штукатуркой мозаичные иконы, закрасили росписи. После войны в здании собора появился клуб и концертный зал, позже филиал военно-морского музея. Лишь в начале XXI века храм вернулся к верующим и только в мае 2013 года, когда храм отмечал своё 100-летие, состоялось освящение собора.
После Кронштадта экскурсия переместилась в Ораниенбаум - ценнейший и уникальный памятник русской культуры и искусства. Это единственный из пригородов Ленинграда, который в годы Великой Отечественной войны не подвергся разрушению фашистскими захватчиками. Три ансамбля - Большого дворца, Петерштадт и Собственная дача с ее главными постройками - Китайским дворцом и павильоном Катальной горки - ярко отражают архитектуру барокко и классицизма XVIII века.
Поврежденные, но не до конца разрушенные в годы войны, дворцы-музеи и парки города Ломоносова сохранили во всей своей достоверности и неповторимости декоративное убранство. Поэтому они представляют огромную художественную ценность как подлинные архитектурные памятники, знакомящие нас с историей и искусством прошлого. Государственный музей-заповедник включен в список памятников культуры ЮНЕСКО. Сразу же после войны в заповеднике начались реставрационные работы, которые продолжаются и наши дни.
Интересна история Большого Меншиковского дворца. Он строился и отделывался вплоть до опалы бывшего любимца и сподвижника Петра I в 1727 году. Александр Данилович Меншиков был арестован, а затем без суда, указом 11-летнего мальчика, императора Петра II отправлен в ссылку. После конфискации всего имущества князя, первого Санкт-Петербургского генерал-губернатора, генералиссимуса, адмирала, президента военной коллегии и сановного казнокрада из дворца была вывезена мебель и живопись. В правление императрицы Анны Иоанновны дворец передали Адмиралтейств-коллегии для устройства госпиталя. Во времена Елизаветы он стал резиденцией великого князя Петра Федоровича и его супруги Екатерины Алексеевны, позже ставшей императрицей Екатериной II. В XIX веке во дворце жили Михаил Павлович и его вдова, потом их дочь, а перед Октябрьской революцией - внуки, Мекленбург-Стрелицкие. Новые хозяева внесли заметные изменения в оформление интерьеров. В советское время дворец занимали различные государственные учреждения - госпиталь, техникум, военно-морское ведомство. Дворец был передан в распоряжение музейщиков только в 1995 году.
В 25 километрах от центра Санкт-Петербурга находится Павловск, получивший известность как важный туристический центр. Дворцово-парковый ансамбль и исторический центр города также включены в объект Всемирного наследия ЮНЕСКО.
В 1778 году в этих местах, в селе Павловском, были построены лишь два небольших усадебных дома: для наследника Екатерины II Павла Петровича и его супруги. Постоянных жителей было всего 54 человека. Спустя восемь лет архитектор Камерон возвёл здесь обширный дворец, который царь Павел подарил своей жене Марии Фёдоровне. Со смертью императрицы он перешел к младшему брату Николая I Михаилу. Великий князь заботился о благоустройстве Павловска: раздавал пустыри под застройку, распорядился о благоустройстве дорог, строительстве благотворительных учреждений, где получали начальное образование дети купцов и мещан.
В 1918 году дворец и парк были национализированы, планировалось обустройство музея, однако с 1926 года дворец превратился в склад, а коллекции оказались разграблены. С 1918 по 1944 годы город носил имя Слуцк в честь погибшей под Царским Селом революционерки Веры Слуцкой.
Во время войны дворец и парк сильно пострадали. Фашисты разграбили всё, что сотрудники музея не смогли вывезти или спрятать, разрушили павильоны, взорвали мосты, вырубили более деревья, а отступая, сожгли дворец. В 1978 году Павловск стал первым из пригородов Ленинграда возрождённым из руин дворцово-музейным комплексом. Реставрационные работы идут до сих пор..
Прекрасное путешествие в историю завершилось не менее содержательной экскурсией по второй столице России - великолепному Санкт-Петербургу.
3-4 июня сотрудники ГА РФ познакомились со старинным городом Ельцом, с кружевным промыслом, который издревле существует в этом городе, посетили литературно-мемориальный дом-музей писателя Ивана Бунина, побывали в городе Задонске и в Задонском Рождество-Богородицком мужском монастыре.
Экскурсия завершилась посещением «колыбели русского флота» - города Воронеж.
21 апреля. Фонды ГА РФ содержат огромный массив документов по истории революционных событий 1917 г. И естественно, что в год знаменательного юбилея архивисты обращаются к свидетельствам очевидцев тех бурных дней, круто изменивших судьбу страны. «Февраль в воспоминаниях современников» - такова была тема очередного заседания членов РОИА ГА РФ. С сообщениями выступили В.Д. Лебедев, В.А. Тарбеев, О.Э. Нициевский.
Так, среди многочисленных свидетельств о Февральской революции большой интерес вызывают воспоминания крупного военного деятеля, генерал-лейтенанта Алексея Владимировича фон Шварца (1874-1953). Вынужденный в ходе Гражданской войны эмигрировать, он тридцать лет провел в Аргентине, где написал мемуары и несколько трудов по военному строительству.
В 1994 г. ГА РФ получил в дар от внука генерала М.В. Алексеева - М.М. Бореля, также проживавшего в Аргентине, архив А.В. Шварца. На его основе был создан личный фонд А.В. Шварца(№ 10027), который обстоятельно исследован специалистами отдела изучения и публикации документов, кандидатами исторических наук Владимиром Дмитриевичем Лебедевым и Борисом Федоровичем Додоновым и о котором подробно доложил В.Д. Лебедев.
Известно, что А.В. Шварц происходил из дворян Екатеринославской губернии. Окончил Николаевское инженерное училище и Николаевскую инженерную академию. Во время русско-японской войны он активный участник обороны Порт-Артура, внес значительный вклад в создание инженерных укреплений крепости, которые позднее были отражены в ряде опубликованных им работ по военно-инженерной проблематике. С началом Первой мировой войны Шварц назначен комендантом Ивангородской крепости, которую успешно защищал во время наступления германских и австро-венгерских войск и за что был произведен в генерал-майоры и награжден Георгиевским оружием. В ноябре 1915 г. генерал был назначен главным руководителем Карсской крепости и отличился в боях на Кавказском фронте во время наступления под командованием генерала Н.Н. Юденича. В мае следующего года после ряда успешных операций русской армии стал начальником Трапезундского укрепленного района.
«Революция застала меня в Трапезунде, где я находился в должности начальника Трапезундского укрепленного района, - вспоминал генерал. - Первые известия о происшедшей в Петербурге революции, неясные и сбивчивые, произвели на всех сильное и, нужно сказать правду, хорошее впечатление. Этому способствовала и сильная пропаганда, убеждавшая, что Двор имеет германофильские тенденции, что у Государя очень слабый характер, что всем вершит Императрица и что при таких условиях добиться победы над Германией очень трудно. А между тем мысль о победе, во что бы то ни стало, господствовала в армии над всеми другими и поэтому в революции видели единственное средство одержать победу, полагая, что все немецкие интриги моментально исчезнут, власть сделается крепкой и все пойдет гладко и хорошо, как следует быть. Я также был в числе тех, кто так думал и поэтому так же, как и другие, приветствовал революцию! Этим и объясняется, почему офицерство оказалось столь инертным даже в первый период и сразу перешло на сторону революции... Это не по трусости и не из-за каких-либо личных выгод, а именно под сильным влиянием мысли, что «Теперь победа наша!» Это, несомненно, так, и установить это очень важно для будущей истории...»
Сразу же после Февральской революции Шварца отозвали в Петроград, где он возглавил Главное военно-техническое управление Военного министерства, а в августе был произведён в чин генерал-лейтенанта. Далее в революционном вихре он становится экстраординарным (т.е. сверхштатным) профессором Инженерной академии, затем начальником Николаевской академии Генерального штаба, некоторое время служит в Красной армии, бежит в гетманский Киев, затем в Одессу.
Имеются данные, что в 1919 г. французское командование назначило его военным генерал-губернатором и командующим русскими войсками в Одесском районе. Решение французов без согласования с тогдашним главкомом Вооруженных сил Юга России А.И. Деникиным вызвало недовольство в Добровольческой армии, и когда вскоре французские войска эвакуировались, Шварц выехал вместе с ними.
Покинувший Россию генерал проживал сначала в турецком Константинополе, в Италии и во Франции, пока в 1923 г. не перебрался в Аргентину. Здесь, в Буэнос-Айресе, в течение многих лет он был профессором фортификации, опубликовал семь томов научных работ. Здесь вышли в свет его воспоминания «Жизнь, мысли дела и встречи», охватывающие период с 1870-х гг. до начала 1917-го. г., которые после его смерти были переизданы в Париже.
Среди документов коллекции личного фонда А.В. Шварца сохранилась часть машинописной авторизированной рукописи: «А.В. фон Шварц. III. Жизнь, мысли дела и встречи. От Ивангорода до революции. Часть IV. Революция». Текст четвертой части его воспоминаний в полном виде не сохранился (либо не был завершен автором). Но даже в данном виде этот документ имеет большое значение, поскольку ярко и образно рисует отношение российского офицерства бывшей императорской армии к событиям февраля и октября 1917 г. Автор был очень информированным человеком, находился в самой гуще событий. Он встречался с активными участниками революции и последующих событий - министрами Временного правительства, руководителями Октября, представителями генералитета (как с теми, кто перешел на сторону Советской власти, так и с их противниками - деятелями Белого движения).
Текст воспоминаний Шварца обрывается на его переезде в Петроград и начале службы на посту начальника Главного военно-технического управления.
В сохранившемся содержании главы «Революция» отражен перечень сюжетов, которые автор предполагал отразить в воспоминаниях, на что хотел обратить внимание. Текст лаконичен и, тем не менее, он дает определенное представление Шварца о занимаемой им позиции, политических взглядах и предпочтениях лиц, с которыми встречался, какие сюжеты он намеривался затронуть в своих воспоминаниях.
В настоящее время В.Д. Лебедев и Б.Ф. Додонов готовят воспоминания А.В. Шварца к публикации.
Еще один малоизвестный сюжет, связанный с Февралем и его героями - А.Ф. Керенским и Е.К. Брешко-Брешковской - прозвучал в сообщении советника директора ГА РФ Вячеслава Алексеевича Тарбеева.
В архиве находится значительный комплекс документов, касающихся бывшего главы Временного правительства, прежде всего его личный фонд (Ф. Р-1807. Оп. 1. 524 дела). Последняя в перечне единица хранения - 524-я - содержит большой портрет Александра Федоровича Керенского. Картина запечатлела усталого, без былого лоска пожилого человека с книгой в руках.
Эта картина после войны пришла из Праги в составе Русского заграничного исторического архива (РЗИА), из бывшего Русского культурно-исторического музея и поначалу была атрибутирована как принадлежащая кисти С. Маковского. Почти семь десятилетий она не извлекалась из хранилища, пока в Государственном историческом музее не решили сделать выставку «Избранники Клио. Перед судом истории» из произведений, посвященным знаковым персонам прошлого.
Изучение полотна показало, что никому из знаменитого семейства - ни Константину, ни Владимиру Маковским оно принадлежать не может: совершенно другая - не академическая - манера письма. А на обороте, если очень тщательно рассматривать, можно было прочитать: «Сергей», а потом - «Мако» или «Маковский». Но Сергей, который был сыном Константина Маковского, не брал в руки кисть, он был поэтом и искусствоведом. Поиск привел к неожиданному результату.
В одном из справочников рассказывалось о русском художнике австрийского происхождения Иосифе (Эдуарде) Мако, в конце XIX в. переехавшем в Томск. Его сын Александр и внук Сергей также были художниками. Сергей, после революции покинувший Россию и ставший «Сержем», путешествовал по Европе, долго жил в Праге, где пользовался профессиональным успехом и принял живейшее участие в жизни эмигрантской общины и основал художественное объединение «Скифы». Более того, в материалах об истории создания картинной галереи Русского культурно-исторического музея обнаружилось, что Серж Мако передал в дар создаваемому музею три портрета - А.Ф. Керенского, Е.К. Брешко-Брешковской и Г.А. Мусатова, а также несколько рисунков к рассказам М.М. Зощенко и И.Э. Бабеля (его работы стали первыми в собрании музея).
Керенский был написан Сержем Мако в 1923 г. Портрет был парный - Керенского и самой заказчицы... - известного деятеля русского революционного движения, одной из создательниц партии эсеров и ее боевой организации Екатерины Константиновны Брешко-Брешковской. Но почему «бабушка русской революции» заказала портрет? Оказывается, Керенский, когда занимался изучением дела о расстреле рабочих на Ленских приисках, встретил там Брешко-Брешковскую, где та отбывала очередную ссылку. Она буквально очаровала будущего министра юстиции Временного правительства.
Едва возглавив министерство, он распорядился привезти ее в Петроград. Возвращение 73-летней каторжанки было по-царски триумфальным. Всюду по пути из Сибири на железнодорожных станциях, где останавливался поезд, у ее спецвагона устраивались митинги, произносились речи о наступившей свободе и о неоценимом вкладе Брешко-Брешковской в революцию, на встречу выходили почетные караулы со знаменами.
Керенский поселил ее сначала в своей квартире, а потом в одной из комнат Зимнего дворца, куда не взял даже свою семью. Она называла Керенского «Сашей», была его своеобразной политической музой и вплоть до своей кончины поддерживала с ним тесную деловую связь.
Холст выставлялся лишь однажды на выставке в Государственном историческом музее в 2011 г. К сожалению, портрет изначально был не в лучшем состоянии и сегодня нуждается в серьезной реставрации.
А что же другой портрет Мако, Брешко-Брешковской? Он тоже сохранился, только в личном фонде Брешко-Брешковской (Р-5975. Оп. 1. Д. 984). Фонд достаточно обширный, насчитывающий 1003 дела. Атрибутирован портрет как «С. Мак...», т.е. с не установленным авторством. Все это время, т.е. с 1946 г., когда Пражский архив оказался в ЦГАОР, портрет «бабушки русской революции» до последнего времени практически не извлекался из архива и, судя по имеющемуся листу использования, не интересовал исследователей.
Как известно, Брешко-Брешковская Октябрь приняла враждебно. Глядя на ее изображение в голубых тонах, трудно представить, что эта пожилая, умудренная жизнью женщина с теплым и спокойным взглядом, по-прежнему считала террор одним из действенных инструментов обретения свободы (разумеется, так, как ее понимала), оставалась жестким и даже фанатичным противником Советской власти. В воспоминаниях бывшая создательница боевой организации эсеров не раз укоряла Керенского за то, что тот не смог «взять Ленина».
До самых последних дней она не прекращала политическую деятельность. Умерла в 1934 г. под Прагой. Александр Федорович специально приехал из Лондона на похороны и произнес над могилой проникновенную речь. Картина, написанная маслом на холсте, когда-то варварски содранная с подрамника, и сегодня свернута в рулон и находится в крайне плохом состоянии.
Между прочим, в личном фонде Брешко-Брешковской есть еще один ее портрет - кисти Михаила Петровича Завистовского (Р-5975. Оп. 1. Д. 1001). Известно о них - о художнике и его работе - немного. Родился в Киеве в 1897 г. После революции эмигрировал, жил во Франции и Чехословакии, где учился живописи. Его работы экспонировались в Брно и Праге в 1928 и 1931 гг. Портрет Брешко-Брешковской, как обозначено в подписи на холсте, написан в 1929 г. Скончался художник в совсем молодом возрасте -34-х лет.
Если портрет Керенского после выставки в Государственном историческом музее уже достаточно известен, то прижизненные изображения Брешко-Брешковской на свет с 1944 г. являются впервые за послевоенные годы.
Работы Сергея Александровича Мако, как и другие почти четыре сотни полотен из уникальной коллекции Русского культурно-исторического музея - И.Е. Репина, Н.К. Рериха, А.Н. Бенуа, З.Е. Серебряковой, Б.Д. Григорьева, К.А. Коровина, Н.С. Гончаровой, И.Я. Билибина и других выдающихся мастеров, экспонировались до 1944 г., пока немецкие оккупационные власти не закрыли пражский музей. Часть его картинной галереи оказалась разграбленной.
Комплекс экспонатов и документов музея, после войны переданный в дар СССР чехословацким правительством, оказался в ЦГАОР. Оттуда в 60-х гг. он был раздроблен путем передачи в Государственный исторический музей, Государственную Третьяковскую галерею, Российский государственный архив литературы и искусства, Театральный музей имени Бахрушина и другие музеи и архивы. Общая картина творчества русских художников зарубежья в период между двумя мировыми войнами смогла быть представлена только в 2004 г. в Третьяковской галерее на специальной выставке, посвященной 80-летию Русского культурно-исторического музея.
Немалый интерес представляет следующая яркая судьба свидетеля и участника революции 1917 г. - Петра Акимовича (Иоакимовича) Пальчинского. О документах, находящихся в его фонде (Р-3348), рассказал ведущий специалист отдела информационно-поисковых систем Олег Электронович Нициевский.
Это был неординарный и талантливый человек. Видный деятель народнического движения Н.В. Чайковский приходился Пальчинскому дядей; впоследствии его жена, Нина Александровна, была из декабристского рода Бобрищевых-Пушкиных. Во время революции 1905 г. горный инженер Пальчинский, живо интересовавшийся идеями анархизма, числился в Совете служащих и рабочих управления депо и станции Иркутск, за что впоследствии пробыл несколько месяцев в тюрьме. Из-за нависшей над ним угрозы суда и каторжных работ вынужден был эмигрировать. Жил в Англии и Италии. В 1913 г. после амнистии в честь 300-летия Дома Романовых он возвратился на родину и, будучи энергичным предпринимателем, сразу занял заметное место в деловых кругах России, а с началом Первой мировой войны стал одним из создателей Комитета военно-технической помощи.
1917 г. в карьере Пальчинского - настоящий калейдоскоп назначений. В первые дни Февральской революции Пальчинский вошел в состав Военной комиссии Временного комитета Государственной Думы, был избран членом Исполнительного комитета Совета рабочих и солдатских депутатов. В марте он главноуполномоченный Временного правительства по снабжению металлами и топливом, товарищ (заместитель) министра торговли и промышленности, позднее - также и товарищ председателя Особого совещания для обсуждения и объединения мероприятий по обороне государства. В мае кандидатура Пальчинского рассматривалась на пост военного министра, но назначение почему-то не состоялось. В августе министр-председатель Временного правительства А.Ф. Керенский назначил его помощником генерал-губернатора Петрограда, а с 30 августа - генерал-губернатором столицы (впрочем, занимал он эту должность всего неделю, т.к. занимался в основном созданием инженерной защиты города ввиду грозящего наступления германских войск). В октябре Пальчинский становится помощником уполномоченного правительства по водворению порядка в столице Н.М. Кишкина и руководителем обороны Зимнего дворца (заметим, что наряду с ним существовал еще и комендант Зимнего дворца).
25 октября (7 ноября) 1917 г. вместе с министрами Временного правительства он был арестован большевиками в Зимнем дворце и заключен в Петропавловскую крепость. Спустя четыре месяца был освобожден, потом арестовывался еще не раз.
В первые советские годы Пальчинский активно работал по профессии и являлся руководителем и консультантом многих организаций: Русского технического общества, исследовательского института «Поверхность и недра», редактора научного журнала, был профессором горного института, входил в состав Центрального совета экспертов Научно-технического совета Главного экономического управления ВСНХ, был постоянным консультантом Госплана СССР, участвовал в составлении плана электрификации России (ГОЭЛРО), был консультантом проекта Днепрогэса. В 1924 - 1925 гг. под его редакцией вышли пять выпусков труда «Естественные минеральные строительные материалы Европейской России».
В 1922 году был вновь арестован. Уехать за границу на «философском пароходе» он отказался, т.к. считал, что нужно всеми силами «укреплять хозяйственное и культурное наследие России». По его словам, «это долг всей интеллигенции, еще не убитой и не расстрелянной большевиками», что «нужно помогать им, и искренне, всеми силами стремиться к восстановлению страны теперь, когда они решили покончить с разрушениями и перейти к положительной работе».
В мае 1929 г. Пальчинский был приговорен коллегией ОГПУ к расстрелу по обвинению «в руководстве заговором и вредительством на железнодорожном транспорте и в золото-платиновой промышленности». По мнению современных историков, подпольные организации, в участии в работе которых обвиняли Петра Акимовича, в реальности не существовали.
Фонд Пальчинского очень большой, 1252 единицы хранения, и документы о Февральской революции в нем исключительно интересны. Уникальность комплекса заключается в том, что его материалы дают яркую картину происходящего, поскольку они были созданы в процессе событий, причем разными их участниками. Записки и донесения «с мест» стекались в единый центр - и таким центром в Петрограде являлась Военная комиссия Временного комитета Государственной Думы- высший чрезвычайный орган государственной власти, сформированный 27 февраля (по старому стилю),т.е. когда Временное правительство еще не было сформировано. Именно в те первые дни это был орган, который пытался контролировать ситуацию и направлять события в нужное русло.
Вот, например, документы, живо отражающие ситуацию на петроградских улицах 27 - 28 февраля 1917 года:
***
Историки-архивисты ГА РФ намерены продолжить серию сообщений о людях и малоизвестных документах 1917 г. в фондах Государственного архива.
Это крупнейшее архивохранилище документов русского средневековья и раннего нового времени, насчитывающее свыше трех миллионов дел. В состав фондов архива входят материалы учреждений высшего, центрального и местного управлений Российского государства, существовавших до административных реформ конца ХVIII - начала ХIХ вв., документы государственных и общественных деятелей, деятелей науки и культуры, поместно-вотчинные, родовые и монастырские архивы, ревизские сказки, собрания письменных памятников истории, культуры и быта русского и других народов Российской империи, собрания отечественных и иностранных рукописных книг, старопечатных и редких изданий ХV - ХIХ вв.
РГАДА сложился на базе пяти основных дореволюционных исторических архивов России. В 1918 году документы этих архивов вошли в состав юридической и историко-культурной секций единого государственного архивного фонда. Позже архив неоднократно реформировался, изменял названия, пока в 1992 году не был вновь преобразован в Российский государственный архив древних актов. В 1993 году РГАДА внесен в свод особо ценных объектов культурного наследия народов Российской Федерации.
Большое впечатление на специалистов ГА РФ произвела экскурсия по зданию, построенному в 80-х годах XIX века по оригинальному проекту для Московского архива Министерства юстиции Российской империи. Красивый двухэтажный дом, расположенный напротив сквера на Девичьем поле, - первое в России специальное архивное здание. Архивохранилища, системы вентиляции, отопления, пожарной безопасности, хоть и не раз перестроенные в соответствии с техническим прогрессом, тем не менее в своей основе остались такими, какими их задумывали создатели, и по-прежнему исправно функционируют. Бережно сохраняются мебель и книжные стеллажи того времени, стол, за которым работали десятки предшественников нынешнего директора М.Р. Рыженкова, столик, помнящий знаменитого русского историка профессора Московского университета С.М. Соловьева. Специалисты РГАДА продемонстрировали несколько уникальных документов из фондов архива - рукописи, книги, грамоты, чертежи, брачный договор, автограф Петра I.
В планах первичной организации РОИА ГА РФ - продолжить знакомство с российскими федеральными архивами.
- Это было ранней весной 1960 года, - рассказал Н.С. Зелов. - На встрече в мастерской скульптора присутствовало человек двенадцать - четырнадцать, и я студент историко-архивного института. Художник поинтересовался у собравшихся, знают ли они творчество других мастеров. Кто-то назвал две-три фамилии. «А самого древнего скульптора знаете?», - спросил Коненков. Молчание. И сам же ответил: «Фидий». Были и другие вопросы, потом интересный рассказ о жизни художника, его встречах с Есениным и другими знаменитыми поэтами и артистами.
Думается, Сергей Тимофеевич не ожидал такого нахальства от молодого посетителя, и, похоже, расстались мы недовольные друг другом.
Тогда при беседе присутствовала жена Сергея Тимофеевича - потом не менее знаменитая советская разведчица Маргарита Ивановна, - она защищала меня от трудных вопросов мастера. «Он же молодой, - говорила она, - еще узнает, прочтет...».
Спустя два месяца я позвонил Маргарите Ивановне и спросил разрешения принести опубликованные отрывки из книги Коненкова с обращением к молодежи и свою заметку. «Что же вы так долго не звонили? - сказала она. - Сергею Тимофеевичу вы очень понравились».
Сергей Тимофеевич взял газеты, внимательно прочитал, и было видно, что был доволен. «Маргарита, смотри, - глядя на меня, обратился он к жене, - как он похож». - И он назвал имя какого-то своего родственника... Позднее в «Пионерской правде» я с изумлением прочел интервью с великим скульптором, в котором он одобрительно вспомнил о нашей встрече...
Николай Степанович Зелов - член правления Центрального совета РОИА, широко известен своей активной и плодотворной деятельностью по собиранию и пропаганде архивных документов. Он является автором нескольких книг, многочисленных очерков и статей по истории отечественной науки и культуры, о выдающихся ученых, писателях, художниках, актерах, певцах, музыкантах, подвижниках архивного и библиотечного дела. В этом году исполнилось 60 лет со дня опубликования его первой статьи в газете «Весьегонская правда».
Отличительной особенностью Н.С. Зелова можно назвать его стремление постоянно находиться в широком культурном пространстве. В личном архиве Николая Степановича - сотни документов: фотографии, письма и дневники, книги и программки концертов с автографами людей, составивших славу России в последние десятилетия. По решению экспертно-проверочной комиссии (ЭПК) ГА РФ эти материалы описаны и переданы на государственное хранение.
Создавая обитель, Елизавета Федоровна видела ее отличной от обычного монастыря. К монашеству она относилась очень трепетно и желала его для себя, но считала, что монашеское служение несовместимо с социальной деятельностью. Княгиня стремилась найти такую форму общежития и служения, которая позволяла бы сестрам соединить монашеский уклад жизни со служением ближним. В отличие от монахинь, они могли уйти из обители, создать семью и быть свободными от данных прежде обетов. Сестры получали серьёзную духовную и медицинскую подготовку, им читали лекции лучшие врачи Москвы, беседы с ними проводил духовник обители Митрофан Сребрянский, позднее известный как архимандрит Сергий, канонизированный Русской православной церковью.
По плану, обитель должна была оказывать духовно-просветительскую и медицинскую помощь нуждающимся, которым давали не только еду и одежду, но и помогали в трудоустройстве, устраивали в больницы. В обители были созданы больница, амбулатория, аптека, детский приют, бесплатная столовая и ещё множество учреждений. Здесь проходили заседания Императорского Палестинского общества и Русского географического общества.
Поселившись в обители, Елизавета Федоровна вела подвижническую жизнь. Ночами она ухаживала за тяжелобольными или читала молитвы над умершими. Днём вместе со своими сёстрами, обходила беднейшие кварталы и Хитров рынок - самое криминальное место тогдашней Москвы, - вызволяя малолетних детей. Там её очень уважали за достоинство, с которым она держалась, и полное отсутствие превосходства над обитателями трущоб. В годы Первой мировой войны в обители находился лазарет для раненых воинов.
После закрытия обители в конце 1920-х гг. в её зданиях и соборном храме - Покровском соборе, сооруженном по проекту известных русских архитекторов А. Щусева, Б. Фрейденберга и Л. Стеженского, - были кинотеатр, дом санитарного просвещения, амбулатория, поликлиника, реставрационные мастерские. Только в 1992 г. постановлением правительства Москвы комплекс Марфо-Мариинской обители был передан Московской патриархии РПЦ.
В настоящее время в обители находятся приют для девочек-сирот, благотворительная столовая и патронажная служба. Сёстры работают в военных госпиталях, НИИ скорой помощи имени Склифосовского. Открыты медицинский центр «Милосердие», специализирующийся на реабилитации детей-инвалидов с диагнозом ДЦП и служба, осуществляющая обучение родителей уходу за неизлечимо больными детьми.
В доме, где жила святая настоятельница, сегодня мемориальный музей. По фотографиям 1911 г. воссоздан исторический облик двух комнат. Это - молельная, где ежедневно молилась настоятельница, и приемная, где княгиня принимала царскую семью м представителей русской и европейской знати.
В музее собраны уникальные вещи: образ Спаса Нерукотворного, вышитый Елизаветой Федоровной, созданные ею иконы святых праведных Марфы и Марии, письмо к обительским сестрам, отправленное из Алапаевской ссылки. Среди экспонатов - чудом сохранившийся рояль, сервиз великокняжеской четы, множество редких фотографий и документов.
В 2014 г. решением Священного синода Русской православной церкви Марфо-Мариинская обитель милосердия преобразована в ставропигиальный женский монастырь «с сохранением особого уклада жизни, восходящего к основательнице обители преподобномученице Елизавете».
В Государственном архиве РФ среди материалов, касающихся Дома Романовых, имеется немало документов, свидетельствующих и о Елизавете Федоровне. Знакомство с Марфо-Мариинской обителью, которой посвятила свою жизнь великая княгиня, позволяет лучше представить еще одну из множества человеческих судеб на важном переломном моменте в истории России.
